Поцелуй королевы. Кн. 1-3[СИ] - Константин Кривчиков

Разумеется, я обсуждала ход работы с тем же Анибалом. Но профессор Мартинес, при всем к нему уважении, был слишком конкретным и даже скучным человеком, занудой. Донато же предпочитал, чтобы слушали его, а не он. К тому же Донато уже вторую неделю торчал в Португалии. Поэтому Бартолоум, умный, любознательный и заинтересованный собеседник, приспел как нельзя кстати. И я с энтузиазмом вывалила на него ворох подробностей.

Дедушка долго и мужественно терпел мой словопад, но, видимо, я все-таки перебрала со специфическими деталями и техническими нюансами. В какой-то момент он засмеялся, поднял вверх обе руки и шутливо взмолился:

— Фисташка, помилосердствуй. Я уже понял, какую хитроумную загадку тебе удалось раскусить, и какого напряжения сил это потребовало. Но я всего лишь простой смертный, не посвященный в тонкости криптографии… Ты мне, наконец, о содержании пергамента расскажи. Стоила игра свеч?

— Для диссертации-то точно пригодится. А что касается ценности текста — сам посуди. Представь, живет себе в монастыре в конце пятнадцатого века некий монах. Говоря по современному, заведует библиотекой. И тут зовет его к себе настоятель монастыря…

Я начала пересказывать рукопись, поглядывая на дедушку. Я знаю, что пересказ историй — не самое сильное мое место, когда я делаю это не дословно, а произвольно. Хотя подруги меня почти всегда понимают без проблем. А вот мужчины часто высказывают недовольство. Даже странно. Еще со школы преподаватели говорили, оценивая мои письменные работы, что у меня системное мышление. Получается, что с логикой у меня все в порядке. И память вроде отличная. Но лишь в том случае, когда я анализирую и пишу. А вот когда начинаю пересказывать… Артист разговорного жанра из меня бы точно не вышел.

Вот и дедушка вскоре стал меня перебивать, задавая уточняющие вопросы. Видимо, для того, чтобы я не уходила далеко в сторону. Еще бабушка Софья мне замечала, что я "растекаюсь мыслию по древу". Именно так, не "мыслью", а "мыслию". Это из одной древней русской летописи выражение. Поэтично, хотя и непонятно. Как мысль может течь по дереву?

Я долго над этим ломала голову. А так как я весьма упрямая особа, то позже, уже учась в Комплутенсе, нашла в библиотеке целое исследование, посвященное той рукописи. Сейчас вспомнила, "Слово о полку Игоря" называется. И в этом исследовании я обнаружила версию о том, что, возможно, при переводе текста со старославянского была допущена ошибка. "Мысь" по-старославянски — белка. И, соответственно, по дереву растекалась белка, а не мысль. И все встало на свои места. И все равно осталось очень поэтичным. Даже нет — стало еще поэтичнее.

С грехом пополам и при активной поддержке дедушки я все-таки почти добралась до конца истории. Дедушка, кстати, в какой-то момент успокоился и даже перебивать меня перестал. Я же наоборот заволновалась — неужели и этот рассказ показался ему скучным? Но он слушал внимательно и сосредоточено. Это я по лицу видела. Только выражение лица было немного странным: растерянным и озадаченным. Но обсудить реакцию дедушки мы не успели. Проснулась бабушка Химена и попросила увести ее в дом. Уже темнело, и по земле тянуло сыростью от близкой реки.

Мы с дедушкой помогли Химене подняться на второй этаж, в спальню, и спустились в гостиную.

— А ты мне перевод привезла? — спросил дедушка.

— Привезла, в сумке лежит.

— Неси, мне надо обязательно прочитать. А то я не все уловил.

Это он так деликатно намекнул на сумбурность моего пересказа.

— А интересно?

— Интересно, — задумчиво ответил дедушка.

Я вышла в прихожую, где в гардеробе висела моя сумка. Мобильник заиграл в тот момент, когда я доставала из сумки папку с текстом перевода. Я ухватила трубку и нажала кнопку, не посмотрев на номер.

— Ты почему телефон не берешь? — раздался сердитый голос Донато.

— Ой! — я обрадовалась и растерялась одновременно. Донато! Как же я соскучилась! — Ой, Донато?

— А кто же еще? Ты чего ойкаешь, палец дверью прищемила? Почему "трубу" не берешь, спрашиваю? Уже в четвертый раз звоню.

— Ой. В сумке оставила.

— Как всегда. Видимо, не хочешь со мной встречаться.

— Да что ты, Донато…

— Ладно, ладно, не оправдывайся, — голос моего строгого друга внезапно подобрел. — Как ты думаешь, откуда я звоню?

— Из Лиссабона?

— Молодец, географию знаешь. Я из аэропорта звоню, врубаешься? Уже регистрацию прошел.

— Куда?

— …Ха-ха-ха, — после демонстративной паузы отозвался Донато. — Ты чего, пьяная? Куда я могу лететь? В Мадрид, естественно. Готовься к встрече… Ты чего молчишь?

— Я в Толедо, — произнесла я голосом кающейся грешницы. — У бабушки Химены сегодня день рождения. Я у них заночевать собиралась.

Донато несколько секунд молчал. Я представила, как он сидит в аэропорту на скамейке и по его щекам, покрытым "трехдневной щетиной", упрямо ходят желваки.

— Ну и что? Заночуешь в следующий раз. Срочно дуй на вокзал и через два часа будешь дома. Даже бутылку вина успеешь купить. А то у тебя вечно шаром покати. И сыру не забудь. До встречи, дорогая.

Я открыла рот, но Донато уже выключил трубку. Это немного походило на принуждение, даже шантаж, но… Но я не могла на него обижаться. Ведь он меня любит. И очень сильно соскучился. Разве я тоже не соскучилась?

Я взяла файловую папку с текстом и вернулась в гостиную. Я не умею ни врать, ни скрывать эмоции. Дедушка взглянул мне в лицо и спросил с обычной для него иронией:

— Что-то совсем смертельное приключилось или совместимое с жизнью?

— Совместимое. Но мне надо сегодня вернуться в Мадрид.

Дедушка еле слышно вздохнул:

— Надо так надо. Еще не так поздно. Только с бабушкой попрощайся.

Я поднялась наверх. Бабушка Химена лежала в постели и читала библию. Посмотрев на меня поверх очков, заметила:

— Не стала тебе говорить при гостях, но ты сильно похудела. В твоем возрасте рано сидеть на диете. Ты же знаешь Розалию? У ее дочки…

Быстрого прощания не получилось. У испанцев не принято перебивать собеседника, особенно старшего по возрасту. Пришлось выслушать печальную историю о дочери Розалии, заболевшей анорексией, а заодно и старинный рецепт настойки для аппетита.

Когда я спустилась в гостиную, дедушка сидел в кресле у журнального столика. Заметив меня, он положил на столик распечатку рукописи Каетано и спустил на кончик носа очки.

— Уходишь? Такси уже подъехало. Я заказал. Успеешь к девятичасовой электричке.

Он выглядел грустным и расстроенным. Я приняла это на свой счет.